Еще эта история с Эй-Джеем… Сначала я пришла в ужас, когда он предложил всем рассказать о наших отношениях. Но если не зацикливаться на том, что стакан якобы «наполовину пуст» – например, на реакции «Безумной восьмерки» или неприятии со стороны других Поэтов, – и подумать только о позитивных последствиях, – например, что мы сможем ходить по школе за ручку и целоваться, когда захочется, – то голова начинает кружиться от восторга.

Когда я все подробно пересказываю Психо-Сью, она говорит:

– Неудивительно, что у тебя такое хорошее настроение! – А потом закрывает свою кожаную папку, наклоняется вперед, кладет локти на колени и сосредотачивает все свое внимание на мне. Мне трудно прочесть выражение ее лица, но она явно ждет продолжения моего рассказа, безмолвно просит меня не останавливаться.

– Я много думаю о том разговоре, который у нас состоялся пару сессий назад, – признаюсь я, вылепливая из пластилина куб. – Я тогда сказала, что мне наплевать на мнение «Восьмерки», но это не совсем правда. Оно все-таки для меня важно. По-моему, не стоит держать в секрете Эй-Джея, Кэролайн и остальных моих новых друзей. Как-то это неправильно.

– Мне нравятся твои рассуждения! – одобряет Сью и улыбается широкой, теплой и заразительной улыбкой. Судя по ее глазам, она искренне мною гордится.

И мне тоже впору собой гордиться, но что-то в душе мешает мне это сделать, мучает меня, а что именно – понять не могу.

– Почему ты опять себя царапаешь? – спрашивает Сью. Отдергиваю ладонь от шеи и вонзаю ногти в пластилин.

– Я просто сильно нервничаю.

– Чего ты больше всего боишься?

Хороший вопрос. Я точно не боюсь, что «Восьмерка» прогонит меня из своих рядов, хотя это вполне возможно. Я больше не боюсь, что они будут шпионить за Кэролайн или Эй-Джеем. Я этого попросту не допущу.

– Что они не поймут, что особенного я в нем нашла.

Боже, как же поверхностно это звучит. Просто ужас.

– Расскажи мне, что ты в нем нашла.

– Я ведь уже говорила, – начинаю я и сажусь поудобнее, обняв руками колени и положив на них подбородок. – Он настоящее чудо.

– А что в нем такого чудесного?

Нет, она просто так не оставит эту тему. Мотнув головой, поднимаю глаза и смотрю поверх Сью в окно, на дерево, которое качается на сильном ветру.

– Не знаю. Не могу объяснить. – Растягиваю пластилин и говорю первое, что только приходит в голову: – Он играет на гитаре, а это… очень возбуждает. – Прячу лицо в ладонях, чтобы она не увидела, как раскраснелись у меня щеки.

– Уверена, он и впрямь соблазнительный парень, но надеялась получить менее поверхностный ответ.

– Ладно, – перестаю ерзать и направляю все свое внимание на Сью. – Могу назвать десять самых очевидных причин, – заявляю я и поднимаю большой палец, начиная считать. – Во-первых, он пишет философские, забавные, вдохновляющие тексты. А когда берет в руки гитару, сердце у меня начинает колотиться еще до того, как он коснется струн. На него все обращают внимание, стоит только ему заговорить. Он скромный. Превосходно целуется. Считает мои широкие, как у парня, плечи сексуальными.

Замолкаю, ожидая реакции на последние два пункта, но Сью сидит неподвижно, сохраняя все то же загадочное выражение лица. Поднимаю седьмой палец.

– Он добр к окружающим, особенно к своим друзьям. Когда рассказывает о своей семье, сразу видно, что он искренне ее любит. Не умеет плавать. Совсем. – Смеюсь, вспоминая, как он по-собачьи барахтался в воде в тот вечер, когда я привезла его в бассейн. А потом краснею, вспомнив, как он меня тогда поцеловал. Как на глубине я обхватила его ногами за талию. Как мы ласкали друг друга, словно на нас нет никакой одежды.

– Итого девять, – подсчитывает Сью.

Опускаю ноги на пол и снова меняю положение.

– Сью, рядом с ним я не чувствую себя больной, сломленной, не такой, как все. Я чувствую себя нормальной. Благодаря ему я ощущаю абсолютную и бесспорную нормальность.

Сью слегка наклоняется вперед.

– А он знает о твоем ОКР, Сэм?

Поднимаю на нее глаза. Она что, не слышала, о чем я только что рассказывала? Не слышала десятую причину?

– Конечно нет. Как только он о нем узнает, я утрачу эту нормальность. Рядом с ним я чувствую себя нормальной именно потому, что он меня такой считает.

Кажется, Сью не находится с ответом. Она кладет ногу на ногу и откидывается на спинку стула.

– Ну если он и впрямь такой чудесный, как ты его описываешь, то наверняка все поймет, разве нет?

– Я в этом и не сомневаюсь, но дело в другом.

Мне вспоминается день, когда я оказалась у него в гостиной и он сказал: «У всех есть проблемы. Просто некоторые умеют хорошо это скрывать». И я ведь была на волоске от того, чтобы поведать ему о моей проблеме. Но струсила. Если бы я тогда ему все рассказала и он бы испугался – это была бы совсем другая история, но сейчас на кону слишком многое.

Я не хочу его потерять.

– Вы как-то сказали, что мой диагноз только усугубляется из-за людей, которых я впустила в свою жизнь. Вы всегда советовали мне отдалиться от «Восьмерки», найти новых, более благодушных друзей, и я их нашла. Их можно окрестить «Поэтический девяткой» – или любым другим дурацким названием, это не важно. Я их люблю. Мне нравится, кем я становлюсь рядом с ними. Мне проще высказать им свое мнение. Рядом с ними я гораздо меньше боюсь своих мыслей – возможно, потому, что не цепляюсь за них так же сильно, как раньше. У меня чувство, словно я наконец обрела контроль над своим сознанием. Словно я наконец… поправилась.

– Что в твоем понимании значит «поправиться»?

Быть в своем уме. Стать здоровой. Не больной. Не безумной.

– Стать нормальным человеком! Который и без таблеток спокойно засыпает и держит свои мысли под контролем. Которому не нужны вы.

Поспешно зажимаю рот ладонями, но уже слишком поздно.

– Простите меня, пожалуйста, – бормочу я сквозь пальцы.

– Тебе совершенно не за что просить прощения, – говорит Сью. Выражение ее лица почти не меняется, но она надолго затихает.

Что же я наделала?

– Я не рассказывала тебе об Энтони? – вдруг спрашивает она.

Отрицательно качаю головой.

– Много лет назад он был моим пациентом. Он страдал от синестезии. Если вкратце, это расстройство, при котором все пять чувств перемешиваются. Энтони, например, слышал цвета.

– Вот бы с кем я охотно поменялась! Звучит очень круто.

– Он бы с тобой поспорил. Эта особенность очень мешала ему в повседневной жизни. Ему было сложно сосредоточиться на работе, особенно во время совещаний, когда множество людей говорили одновременно. Он терпеть не мог толпы. Людские сборища выступали постоянным раздражителем, перегружали его мозг. Это физически обессиливало. После длительной совместной работы его восприятие стало потихоньку меняться. Он начал понимать, что никто из его окружения больше не слышит музыку так, как он. Что никто больше не знает, что голос его супруги имеет неповторимый лиловый оттенок. Что «нормальным» людям не дано увидеть цвет смеха, и начал даже жалеть их, потому что они никогда не смогут увидеть мир таким же, каким его видит он сам. По-моему, это очень правильный подход к восприятию своих неповторимых особенностей.